Помимо музеев и дворцов, в Вене есть гораздо менее очевидная достопримечательность: это Flukturm, зенитные башни, построенные нацистами. Сейчас четыре из шести башен стоят заброшенными, напоминая об историческом периоде, который многие жители Австрии хотели бы забыть. Культуролог Элла Россман проследила судьбу башен и поняла, что австрийцы так до конца и не поняли, что делать с наследием самой мрачной эпохи в своей истории.

Сейчас четыре из шести башен, выстроенных для защиты города от авианалётов, стоят заброшенными, и их вид резко контрастирует с расположившимися вокруг детскими площадками, парками и уютными кафе. Мрачные сооружения со стенами толщиной в два с половиной метра и странными «ушами» по краям плоских крыш по-прежнему доминируют над пейзажем и неизбежно напоминают о своих создателях и идеях, ими провозглашаемых.

Искусствовед И. Голомшток отмечает, что как и в других видах тоталитарного искусства, в тоталитарной архитектуре существует чёткая внутренняя иерархия. Вся архитектура тоталитарных государств, будь то Третий Рейх, СССР, муссолиниевская Италия или КНР, делится на «центральную» и «периферийную». В область «центрального» попадают те строения, которые изначально призваны репрезентировать ценности режима. Обычно это план реконструкции столицы (широко известны, например, яркие и практически неосуществимые фантазии Гитлера о реконструкции Берлина).

Также в область «центрального» попадали некоторые общественные строения: вокзалы, театры и, непременно, мемориальные комплексы, посвященные героям режимов и важным для той или иной идеологии событиям. Вся архитектура, которая должна была удовлетворять индивидуальные нужды граждан, либо тоже начинала репрезентировать идеологические ценности, чаще всего автоматически теряя часть своей функциональности, либо отходила на «периферию» существующей иерархии.

Практически все «центральные» архитектурные проекты времен Третьего рейха были уничтожены или вовсе не были осуществлены, оставшись в виде чертежей и грандиозных планов. Память о двенадцатилетнем периоде существования режима и урбанистических фантазиях, с ним связанных, сохранилась в единичных объектах, чаще как раз таки «периферийных», к которым можно отнести и башни люфтваффе.

Решение о возведении шести башен было принято лично Гитлером, который, как пишет в своих воспоминаниях Альберт Шпеер, очень трепетно относился к архитектуре Вены и наизусть знал план города. Проект сооружения башен возглавил сам он сам, «личный архитектор фюрера». Башни представляют собой наземные бункеры, на плоских крышах которых устанавливались крупнокалиберные зенитные орудия. Кроме Вены башни были возведены в Берлине и Гамбурге. Планировалась постройка подобных башен и в других промышленных городах — Бремене, Мюнхене.

С одной стороны, башни были весьма важным оборонительным объектом, и их постройка контролировалась высокопоставленными лицами. Однако в воспоминаниях Альберта Шпеера нет ни одного упоминания работы над этим проектом, тогда как постройка всевозможных личных резиденций крупных функционеров национал-социалистической партии описывается в деталях. Известно лишь, что ещё при национал-социалистах велась дискуссия о том, что делать с этими башнями после ожидаемой победы Третьего рейха, как приспособить их к мирной жизни.

«Периферийная» архитектура тоталитарных режимов интересна ещё и тем, что в отличие от «центральной» она не концентрирует в себе то, что Голомшток называет непременными элементами тоталитарного искусства. В «периферийных» строениях вполне уживаются элементы авангарда, официально отрицаемого и даже осуждаемого «дегенеративного искусства».

Даже если не принимать идею И. Голомштока о центральном и периферийном в тоталитарной архитектуре (как и мысль о том, что искусство любых тоталитарных режимов имеет одинаковые стилистические черты, эта мысль не учитывает национальные особенности искусств в каждом государстве), башни, тем не менее, остаются уникальными объектами, интересными для осмыcления и анализа, например, в парадигме memory studies. Это зародившееся в 80-е направление междисциплинарных исседований культуры, которое анализирует феномен памяти в социокультурном измерении, обращаясь, в том числе, к «местам памяти» — пространствам, связанным с определенным историческим контекстом. Исследователи, работающие в этой парадигме, осмысляют процессы творения и потребления памяти в обществе, и именно в этом ключе башни предоставляют богатый материал для анализа.

Берлинские зенитные башни были разрушены союзническими войсками, причём с их разрушением связаны широко распространившиеся истории и анекдоты. Подрыв башен оказался проблематичным делом, в том числе из-за ширины стен и использования при их строении высококачественных материалов. Один из анекдотов повествует об анонимном местном жителе, который оставил на стенах полуразрушенной башни горделивую подпись Made in Germany. В Вене лишь две из шести башен попытались приспособить к мирным целям: в одной поместился «Дом моря» — огромный аквариум, в другой — собрание современного искусства MAK – Музея декоративных искусств.

Общественная дискуссия о том, что же делать с неоднозначным наследием, вышла на новый виток развития в 2003 году, когда в Венском городском музее открылась выставка Bunte graue Reisen («Красочные серые гиганты»). На выставке предлагались различные проекты по преображению весьма обветшавших к тому времени башен. В представленных проектах и в дискуссии вокруг них прослеживалось две тенденции: с одной стороны, ряд участников подчеркивал необходимость оставить башни в неизменном виде как памятники войны и «яркие примеры стиля эпохи», с другой — говорилось о преобразовании башен, нивелировании милитаристской составляющей в городском пейзаже. Также была озвучена неосуществленная до сих пор идея превращения одной из башен либо в компьютерное хранилище данных, либо в кинотеатр.

Похоже, что тех пор вопрос о зенитных башнях Вены снова перешёл в разряд необсуждаемых. Публикации в прессе чрезвычайно редки, а из литературы конкретно о башнях существует лишь одна книга — «Зенитные башни: в Берлине, Гамбурге и Вене, 1940-1950» М. Федровитца. С другой стороны, очень важно, что в одной из башен помещена коллекция современного искусства, которое, как известно, кроме всего прочего, активно работает с темой памяти, в том числе травматической. Возможно, именно средствами искусства удастся найти к какой-то прогрессивный способ работы с материалом. В целом же, на случай башен люфтваффе полезно обратить внимание российским исследователям и практикам, которые имеют дело с большим объёмом «проблемного» материала на родине. /Urbanurban.ru Автор: Элла Россман/